Летом молодица, А зимой вдовица. Заперта в сарай, И одна томится, И народ глумится: — Ништо, поскучай!
279
На поденную работу Ходит Глаша каждый день. О сынке несет заботу: Накорми, учи, одень.
Постираешь день, устанешь, Спину ломит, ну так что ж. Мужа нет, и жилы тянешь Из себя за каждый грош.
Он румяный да веселый, Набрался он свежих сил. Босоногий, полуголый Он все лето проходил.
Только все же в пионеры Он не хочет поступить: Не оставил нашей веры, Хочет крестик свой носить,
280
Моя молитва — песнь правдивая, Мой верный, нелукавый стих, И жизнь моя трудолюбивая Горела в ладанах святых.
Пускай для слабых душ соблазнами Пылает каждая из книг, — К Тебе идем путями разными, И я в грехах тебя постиг.
Душа пред миром не лукавила, И не лукавил мой язык. Тебя хулою песнь прославила, — Багряной россыпью гвоздик.
Тебе слагалась песнь правдивая, Тебе слагался верный стих, И жизнь моя трудолюбивая Горела в ладанах святых.
281
Стих, как прежде, не звучит. Нужен новый реквизит. Струи, трели, рощи, дали Свиньи грязные сожрали.
Светлых речек серебро Топит вонькое добро. Был в стихах когда-то бархат, А теперь он весь захаркат,
И на сладкий аромат Навонял советский мат. Прелесть песни соловьиной Облита теперь уриной.
Романтичная луна Тою ж влагою пьяна. Слово «лик» звучало гордо, А теперь нужна нам морда.
Ходит шкет под кустик роз, Чтоб оставить там навоз. Да, не любим мы шаблона, Не хотим читать Надсона.
Этот чахленький Надсон Уж навеки посрамлен, И его мы кличем Надсон, Чтоб покрепче надругаться.
282
И породисты, и горды, В элегантных сюртуках, В лакированных туфлях, Лошадиные две морды Ржут в саду Шато-Гуляй, Жрут котлеты де-воляй.
А кокотка-мазохистка Твердо линию ведет, Меньше тысчи не берет. — Я, друзья, специалистка. Оля, Вера — сущий клад: Так накажут, — что там ад!
283
Фараон, фельдфебель бравый, Перекресток охранял. И селедкой очень ржавой Хулиганов протыкал.
Слава, слава фараону! Многа лета ему жить! Уважение к закону Всем умеет он внушить.
284
Издетства Клара мне знакома. Отца и мать я посещал, И, заставая Клару дома, С нее портреты я писал.
Достигнул я в моем искусстве Высокой степени, но здесь В сентиментальном, мелком чувстве Талант мой растворился весь.
Вот эту милую девицу На взлете рокового дня Кто вознесет на колесницу Окаменелого огня?
А мне ль не знать, какая сила Ее стремительно вела, Какою страстью опьянила, Какою радостью зажгла!
— Вы мне польстили чрезвычайно! — Остановясь у полотна, С какою-то укорой тайной Вчера сказала мне она.
О, эта сладостная сжатость! И в ней жеманный ореол Тебе, ликующая святость, Я неожиданно нашел.
Светло, торжественно и бело, Сосуд, где закипают сны, Невинно-жертвенное тело Озарено из глубины.
285
Хоть умом не очень боек, — Ведь не всем умом блистать, — Но зато уж очень стоек, Если надо не зевать.
Все, что надо, держит память, Каждый пункт и каждый срок, И никто переупрямить До сих пор его не мог.
С ним попробуй в спор ввязаться! — Слово дал, а с ним и честь, Так куда ж теперь податься? Интерес-то в чем же есть?
— Вот, видны, как на ладони, Слово, честь и интерес, И не стащат даже кони Ни в болотину, ни в лес! —
286
Упоенный адом власти, Знавший радость и напасти, Но презренной, робкой страсти Не подпавший никогда, Что донес он до порога Светозарного чертога К часу грозного суда?
Весь мундир совсем в порядке До последней самой складки, Безупречные перчатки, Безупречный формуляр. Где ж его злодейства? — Бредни! Сорт простой, хороший, средний, Не штафирка, не гусар.
287
ИЗ СТАРЫХ БЫЛЕЙ
Чиновник молча взял прошенье, Пожал плечами, — нельзя не взять! — Когда же будет мне решенье? — Сухой ответ был: — Надо ждать.
Проситель каждый день приходит, И слышит тот же все ответ, И наконец на ум наводит Его какой-то сердцевед.
— Поймите, сударь, это слово: Ведь надо ж дать, вам говорят. Ну и давайте, хоть целковый, Покуда не пойдет на лад. —
И точно, первая же взятка Могла уж кой-что изменить, — Чиновник, улыбаясь сладко, Промолвил: — Надо доложить, —
Понятно стало все, что надо. Проситель более не ждет,