Неизданный Федор Сологуб - Страница 7

Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
Ни среди тоски немой,
Неприветен отзыв твой
На призывную печаль.
Мучит твой унылый стон.
Никому не будет жаль,
Что навек замолкнет он.

13

Мне в Институте живется
Скучно, тоскливо и трудно:
То вдруг Смирнов придерется,
Пилит ехидно и нудно;

То математик писклявый,
Латышев, скуку умножит,
Лапкой умывшися правой,
Хитрый вопросец предложит;

То нас Гуревич замает
Длинно-сплетенным рассказом,
Быстро по классу шагает,
Пар поддает своим фразам.

Иль повязав полотенце
(После попойки) чалмою,
С ликом святого младенца
Мучит своей болтовнею.

Щиплет свои бакенбарды,
Трет покрасневшие веки,
Мямлит он, что лангобарды
Переправлялись чрез реки.

Естьеше глупый Наумов.
Место ж такому невежде!
Не заучив, не подумав.
Врет он и врет, как и прежде.

Есть и Гербач чистописный,
Ухов с гимнастикой пыльной,
Рыбчинский есть закулисный,
Галлер есть брюхообильный.

Выше директор над нами,
Богу единому равный,
Красными славный речами,
Строгий, но добрый и славный.

Но Сент-Илера просили
Мама и бабушка вместе…
Что за последствия были,
Я рассказал в другом месте.

Здесь же скажу, что в печальной
Жизни здесь есть и такое
Время хорошее: в спальной
Лечь наконец на покое.

14

…Прекрасен был его закат,
Его последние мгновенья…
Угас он тихо, как олень,
Пронизан пулей, умирает,
Как на горах, слабея, день
В вечерних красках догорает,
И закрывается гора
Мохнатой шапкою тумана.
Наутро просветлеет рано,
Настанет дивная пора.
Туман, под солнцем исчезая.
Сползет и скроется, — опять
Все оживет. Но молодая
Уже не будет жизнь сиять,
И будет сломанная сила
Холодным, вечным сном могилы,
Покоясь тихо, почивать.

15

ГЕОК-ТЕПЕ

От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,

Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Все он тужит и вздыхает.

Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга.
Ширь безжизненных степей;
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.

Долго шли они по степи.
Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.

Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.

Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.

Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Все равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.

16

ПОДРАЖАНИЕ ПРОРОКУ АМОСУ

Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Чтоб я, один во мгле порока
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
На трудный подвиг укреплен
Сладчайшим ангелом, Идеей.

Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Наемник бедный, пас я стадо.
Сказала мне: — Не покидай,
Меня, небесную Идею, —
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.

17

На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, — они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.

18

В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.

Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.

А потом везде дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,

И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.

Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.

А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.