Не клятвами любовь твоя была сильна, И не словами, бледными от повторений, Но в небесах она ковалась, мягче льна И пламеннее всех архангельских творений.
Вот, жертва бедная покоится в земле, Но пламенной любви пределы кто поставит? Атланта мрачного, смеющегося мгле, Рука холодная пыланий не раздавит.
И славит песнь моя, ликующая вновь, Вся упоенная воспламененным горем, Твою нетленную, бессмертную любовь, Сестру пылающим на вечном небе зорям.
218
В одном из наших городов Жил-был смиренный обыватель. Он после праведных трудов Был рад добраться до кровати.
Послушен власти, исполнял Он все приказы и декреты, И никого не затруднял Он подозрительным секретом.
Как все, служил, как все, молчал, В обыкновенной жил квартире, Но налетел однажды шквал, И опыт жизненный расширил.
К нему Трагедия пришла, Бледна, как смерть, с грозой во взоре, В его квартире пролила Она и слез, и воплей море.
А он, забившися в углу, Не знал, смеяться или плакать, И слезы на его полу Поспешно обращались в слякоть.
Придя на вопли, управдом Сказал: — Здесь, кажется, бранятся? Кто вы, гражданка? И притом Я вас прошу не выражаться.
Но бесконечный монолог Трагедии о стены бился. И как бы взять с нее налог Губфининспектор ухитрился?
И кто бы ей вручил патент Какой профессии свободной? Сам управдом, как монумент, Стоял пред ней в тоске холодной.
В ее растрепанной косе Шипели змеи цвета меди… Ах, если хочешь жить, как все, Так не пускай к себе трагедий!
219
За оградой старых стен Что меня вы сторожите, И в какой влечете плен, И о чем мне ворожите?
Пусты дебри, лес дремуч. Скит ваш радости не ведом. Что ж так бубен ваш гремуч? Кто бежит за вами следом?
Но спокойно я иду, Неотвязные, за вами. Забавляясь, как в бреду, Чародейными словами.
Жду, когда же из очей. Низвергающих зарницы, Молний пламенных ручей Вы прольете, чаровницы,
И невольница причин. Цепь трехмерную ломая, Мне предстанет без личин В день немеркнущего мая.
220
Есть ароматы в непорочной плоти, Когда она, обнажена, В таинственной сияет позолоте Лучей божественного сна.
Пред нею гаснут грешные пыланья, Страстей томительных огни, И темные, порочные желанья, Опалены, ползут в тени.
И в час, когда она познала жало, Крылатый бог, твоих угроз, Она еще невинней просияла, Благоуханьем райских роз.
221
Земные топи непролазны, И жестки торные пути. Как счастлив тот, кто сквозь соблазны Мог душу чистой пронести.
Нерасторжимы узы плена. Душа смущенная дрожит, Но, как прекрасная Елена, Из темной Трои не бежит.
Привыкнув скоро к новоселью. Усвоив варварскую речь, Внимает грубому веселью Приставленных ее стеречь.
А эти дебри, эти топи, — Кто их измерит глубину? Кто, гость нежданный, поторопит Идти в родимую страну?
222
О бедствии забывши общем, Напрасно на свою судьбу Мы, горько жалуяся, ропщем, — Приличен ропот лишь рабу.
Себя почувствуй господином, И в склепе не пугайся плит, — В потоке будешь ты едином С надмирной жизнью вечно слит.
Смотри на звезды в небе этом, Стремись к неведомым местам, И, упоен всемирным светом, Пойми, — ты обитаешь там.
И не смущайся долгим пленом И злым неистовством врага. Везде похищенным Еленам Родные снятся берега.